Мы вообще были теми еще детками, и с нами было не очень просто. В одно лето родители ушли в поход, а нас оставили на даче на попечении папиного сослуживца Володи Русинова, у которого был сын Димка, мой ровесник. Когда родители вернулись, Володя жаловался маме: "Ты представляешь, Милка, я только научился варить манку без комков, а эти черти требуют с комками!"
    
    Потом Володя ушел в свой поход, а мама осталась на даче с нами тремя. В один из дней мама открыла нам банку вареной сгущенки, и сказала : "Дети, только по чуть-чуть!" - "Ага, - заверил ее Боря, - мы по пол чайной ложечки. С верхом." ...Когда трое детей взяли по "пол чайной ложечки с верхом", в банке было отчетливо видно дно. Шутка нам понравилась, и мы часто ее вспоминали, - а мама на нас не очень рассердилась.
    
    Русинова мы тоже не раз удивляли. Один раз, когда родители ездили в мае в Крым лазить на скалы, произошла такая история. Володя остался в лагере сидеть с детьми, а родители ушли на восхождение. Мама честно предупредила Володю, что мы много едим, однако тот не поверил: "Это твои-то много жрут?! Ну-ну, по ним и видно!" Дело в том, что мы всегда были очень мелкими и довольно тощими, в отличие от высокого Димки Русинова. Есть нас никогда не заставляли, и мы никогда не страдали от отсутствия аппетита. Просто мы очень много двигались, и всегда были маленького роста... А ели мы тогда и впрямь больше мамы.
    Когда родители вернулись с восхождения, глаза у Володи были квадратными: "Я им положил по полной миске! Спрашиваю: -Еще? - Еще! - Еще?! - Еще!!! - Так они все сожрали и добавки попросили!"
    
    Тогда же, в Крыму, с Димкой Русиновым произошла такая история. Было ему тогда лет пять, и он почему-то был уверен, что не любит сгущенку. А там его уговорили попробовать.
    Компания большая, банка прошла по кругу - и исчезла. Все решили, что молоко кончилось, и забыли о нем. А через час Димка принес пустую, вылизанную до блеска, банку, и мрачно сказал: "Пришлось съесть все!"
    
    Там же, в Крыму, был заведен такой порядок: взрослые уходили на скалы, а кто-нибудь один оставался с детьми в лагере. Однажды нас оставили с какой-то девушкой, и та выдала всем детям фломастеры для раскрашивания маленьких белых ракушек, которых там много. Все дети честно занимались этим, в то время как трехлетний Боря с усердием разрисовывал самого себя. А надо сказать, что до пресной воды там было часа два ходу, да и до моря - тот еще спуск по очень крутой тропе.
    Когда мама пришла и обнаружила Борино творчество, она так рассердилась, что заявила, что не пойдет ради него за водой - и оттирала его сухой пемзой! Больше у Бори не возникало интереса к фломастерам... Суровая у нас мама, что делать...
    
    Мы с братом плохо уживались вместе и вечно соперничали, дрались и ругались - лет до восемнадцати! Честно говоря, я не знаю как некоторым родителям, у которых тоже дети-погодки, удается этого избежать. Мы ругались буквально по любому поводу, старались соперничать во всем.
    Нам покупали одинаковые игрушки, одинаковые велосипеды - но это слабо помогало... Обоим почему-то хотелось получить велик именно с красным седлом, а не с коричневым, - и так во всем! Не знаю уж, то ли места нам было мало, то ли мы вечно дрались за родительское внимание... На улице мы могли подолгу играть вместе, но дома... Не знаю уж, как наши родители это выдерживали: если один из нас был в хорошем настроении, то другой, почти наверняка в плохом. Или оба в плохом. Из-за этого некоторые знакомые даже перестали ходить в походы с моими родителями.
    Одни давние знакомые родителей, Босик и Валя Розенфельд, иногда приходили к нам в гости со своими детьми, Сонечкой и Левочкой. Они были на два года младше нас, но глядя на них я как бы смотрела на себя со стороны - Соня и Лева ругались между собой точно так же.
    Эта Сонечка один раз очень развеселила мою маму. Они уже собирались домой, но Соня все еще качалась на лиане и прыгала по нашему спорткомплексу. " - Соня, детка, кончай прыгать, пойдем домой!" - сказала Валя. Обычно дети в таких случаях начинают канючить: "Ну, мам, ну еще разочек, ну пожалуйста!" А Соня спокойно и деловито заявила: "Мама! Еще восемь раз!"
    
    Мы с самого детства были совершенно разными, и внешне, и по характеру. Просто удивительно, что некоторые люди нас все-таки путали! Один раз мама шла домой, и соседка поинтересовалась: "Это Женя?" - "Нет, это Боря!" - "А, черт, вечно с этими близнецами не разберешь!" Но на самом деле мы при одинаковом воспитании выросли настолько разными, что просто удивительно! Я всегда была весела и упряма, и очень контактна. Когда я еще не умела разговаривать, и меня возили в коляске, я старалась улыбнуться всем прохожим, махала руками и кричала им радостно: "Э! Э!", - приветствуя всех подряд. Во дворе я играла со всеми и редко с кем-нибудь ссорилась или ругалась. А Боря был всю жизнь человеком серьезным, замкнутым. Он крайне редко снисходил до игр с обыкновенными ребятами во дворе - ему было с ними скучно, и он, похоже, не видел причин с ними общаться.
    Я всегда была крепенькая и круглолицая - бабушка смеялась, что щеки со спины видать, и что за них не ущипнешь, как будто это не щеки, а коленки. А Боречка был тоненьким, с огромной умной головой, покрытой роскошными черными кудрями, с большими черными глазищами... Сложит губки бантиком - ну просто чудо, а не ребенок! А как обидится и заревет - не узнать... В этом тихом омуте, оказывается, тоже черти водятся!
    
    Когда родители на нас сердились и шлепали, (а такое иногда случалось), я редко обижалась надолго. Сколько я себя помню, я считала, что родители тоже люди, у них свои проблемы, и наказывают они нас совсем не со зла, - да и не так уж часто это случалось... Я, конечно, могла и пореветь, но скорее для порядка... А Боря, похоже, обижался на них всерьез и надолго, впадал в крайне тоскливое настроение... Будучи уверенным, что весь мир настроен против него, он планировал побег из дома, прятал под комодом сухари и что-то еще.
     Я никогда не обижалась до такой степени, чтобы сломать или испортить что-то из любимых вещей, а Боря вполне мог рвать собственную картинку - и при этом реветь от горя, что он такую больше не нарисует, но эту порвет назло, чтобы все поняли, насколько ему плохо. Прямо скажем, в детстве Боря не был слишком спокойным ребеночком, хотя с виду - ну просто ангелочек, только крылышек не хватает! Но ангелочек - только на людях, а для своих - такие скандалы! Впрочем, если на меня нападало упрямство, то это тоже было нелегко.
    
     Один раз, когда мне было лет пять, мама учила меня кататься на беговых лыжах. В тот день я, видимо встала не с той ноги, на меня нашло - и я впала в упрямо-обиженное настроение. Я делала все наоборот и противным голосом переспрашивала у мамы: "Так, что ли?" В конце концов мама разозлилась и сказала, что ей это безобразие надоело, и что она больше не будет меня ничему учить.
     Я тут же почувствовала, что мама говорит это вполне серьезно, перестала плакать и заявила: "Э, нет, мамочка! Ты меня учи, учи, - я сначала покапризничаю, а потом все правильно сделаю!"
     (Я, кстати, до сих пор помню то место в лесу, где это происходило! да и интонации такие, чего таить, иногда проскакивают...)
    
     Боря нередко всерьез обижался на родителей - и начинал готовиться к побегу из дома. Впрочем, он только собирался - до дела так и не дошло. Так вот, когда Боря готовился к побегу, у него под комодом было много нужных вещей припрятано: сухари, ложка, ножик и несколько монеток. Надо сказать, что к деньгам Боря с детства относился очень серьезно.
     Мама очень рано стала посылать нас самих в магазин. Мы тогда еще не очень разбирались в цене денег. Мама говорила Боре: "Я тебе дам денежку, ты пойдешь в магазин и купишь пакет молока и пакет кефира!" - "Нет, ты мне дай две денежки, чтобы сдача осталась!" - просил Боря.
     Примерно тогда же Боря умудрился утащить у мамы из кошелька половину получки - при том, что сосчитать свое богатство он еще не умел. Он просто чувствовал, что деньги имеют особую власть, и хотел их иметь.
     Надо сказать, что с деньгами в семье в тот период было весьма напряженно, и нам никогда не давали карманных денег, то, что называется, на мороженое... Мы и мороженое ели нечасто - обычно мама покупала пачку за 48 копеек, и мы ее ели дома всей семьей (считалось, что есть мороженое на улице неправильно.) Мы иногда находили на улице мелкие монетки - и распоряжались ими сами. Боря откладывал и копил их (не знаю, была ли у него конкретная идея, зачем ему нужны были деньги, или он копил их на всякий случай, чтоб было).
     А я обычно тратила деньги сразу. Можно было пойти к соседнему дому и долго разглядывать витрину киоска "Союзпечать", выбирая календарик или набор марок. Я не собирала марки - в отличие от Бори, - но процесс приобретения мне нравился. А еще можно было сходить в "Кулинарию" и купить пирожное, или в "Аптеку" - там был глюконат кальция, который мы любили жевать, и сладкая большая аскорбинка за шесть копеек - десять вкусных таблеток в рыжей шуршащей обертке. И все это было недалеко от дома, - а ходить к метро и к магазину мы не любили, т.к. там попадались пьяные... Вот в лес уйти подальше совсем не страшно, а по кварталу мы особо не ходили, так как там было нечего делать. Ну, разве что зимой на горке кататься... А так - от людей больше проблем, чем от вещей - так считал мой брат, а я ему старалась не возражать, если мы гуляли вместе.
    
     Мы много играли вдвоем - и поэтому у нас нередко возникали конфликты, но при всем том мы никогда не пакостили друг другу, не подкладывали кнопки на стулья, как некоторые особо "дружные" братья... Нет, мы и не шалили, пожалуй - все, что мы делали, было всерьез. Если я строила город из кубиков, то это нельзя назвать просто игрой. Я строю, я создаю нечто красивое с моей точки зрения, я стараюсь сделать как можно лучше - разве это игра? Я, конечно, понимаю, что город не настоящий, но его все равно нужно придумать и построить, а это - дело непростое. И если я придумываю сказку, записываю ее, рисую к ней картинки, чтобы получилась книжечка, почти как настоящая - это тоже дело.
     Наши родители относились серьезно к нашим занятиям, не отрывали из-за ерунды и не высмеивали нас. Видимо, именно поэтому нам никогда не приходило в голову просто носиться туда-сюда с громкими воплями, кривляться или дразнить кого-нибудь... Скажем, рыть пещеру в сугробе или строить дом на дереве, - дело совсем непростое, нужно многое продумывать и часто согласовывать свои действия. Это серьезное занятие, и при этом совершенно некогда и незачем кривляться. И я никогда не понимала, зачем некоторые дети так странно себя ведут...
    
     Мне было шесть лет, когда родители купили проигрыватель и катушечную приставку "Нота-304". У папы вскоре появилась очень приличная коллекция пластинок и пленок с авторской песней. Там были Визбор, Никитины, Дулов, Высоцкий и многие другие барды... Я сразу, с первого же дня, полюбила эти песни и могла часами сидеть в папиной комнате и слушать (папа часто включал магнитофон, когда что-нибудь делал дома). А по вечерам, когда нас укладывали спать, я иногда вставала и слушала под дверью... А Боря был к этим песенкам совершенно равнодушен, что меня очень удивляло.
     Один мой приятель из нашего дома спел мне песню про Серегу Санина, и она глубоко поразила меня. А на следующий день папа принес домой пластинку Визбора, на которой была в том числе и эта песня... С тех пор я слушала папины пленки, ездила с ним на слеты... Я и горы, кажется, полюбила еще до того, как увидела их сама - так о них пели, такие там были люди...
    
     Мама очень рано начала учить нас кататься на лыжах. На беговые лыжи она нас ставила с двух лет, а на горные - с четырех. Крепления для беговых лыж родители нам делали сами - из обыкновенных галош, металлической скобки и тугой резинки - и это было гораздо удобнее, чем обычное по тем временам ременное крепление.
     А когда родители решили поставить нас на горные лыжи, то выяснилось, что такого маленького снаряжения тут не бывает, - и мои родители сделали нам все самодельное. Лыжи из листового винипласта, крепления типа "кандохара" из резинового жгута, и даже самодельные горнолыжные ботинки! Наружные ботинки они делали из эпоксидки со стеклотканью, а внутренние мама шила сама. Потрясающее было изделие! Кажется, весь комплект жив до сих пор, и на нем каталось множество детей!
     Меня родители привезли сразу в Яхрому - и вид огромной горы напугал меня до смерти! Я ползла поперек всего склона, через бугры - и ревела во весь голос. Первый спуск занял у меня около часа, а потом я привыкла, перестала бояться - и вскоре научилась поворачивать. Сначала у меня получился один поворот, и я хотела показать папе свое достижение.
     А к тому времени, когда папа подъехал, я уже могла сделать несколько поворотов подряд.
     А Борю мама сначала научила поворачивать на маленьком бугорке перед домом, и в Яхроме у него не было никаких проблем. Мы вскоре стали кататься очень шустро, а с пяти лет родители брали нас с собой в горы - в Карпаты, в Хибины, на Урал или на Кавказ.
     Мы несколько раз всей семьей ездили кататься на горных лыжах в Карпаты. Жили мы в избе, ходили пешком до горы - минут сорок, не меньше, мерзли в очереди на подъемник, катались до упаду, а вечером еще успевали играть на улице около дома...
     Когда мы с мамой ездили в первый раз, вдвоем, я умудрилась в последний день на последнем спуске сильно грохнуться и упустить лыжу вниз по склону. Лыжа мелькнула и скрылась из виду, и мама уже успела на меня рассердиться, т.к. мы вполне могли из-за этого опоздать на поезд. Но нам повезло, и кто-то, видевший, куда улетела лыжа, нашел и принес ее.
    
     А на следующий год мы поехали все вместе. В первый же день случилось небольшое ЧП - мы с мамой упали с кресла! Дело в том, что в Карпатах на подъемнике кресла идут очень высоко, и на них нелегко запрыгнуть, особенно в лыжах. А уж если надо при этом одной рукой держать ребенка, и пытаться посадить его себе на колени, то становится совсем весело. Мама сумела сесть только на самый краешек сиденья, а я висела у нее в руках. Кресла там идут вверх довольно быстро, и вскоре доходят до верхушек елей - там падать маме ну очень не хотелось! И мама, поняв, что сесть нормально ей не удается, скомандовала мне: "Женя! Прыгай!" - и отпустила меня, а чуть позже прыгнула сама. Высота была метра три, и внизу был сугроб, поэтому мы обе остались совершенно целы. Но с этого дня меня возил папа, а мама возила Борю, который всегда был заметно легче.
    
     Один раз, когда мы всей семьей возвращались в Москву из Карпат, с горы Тростяны, в поезде мама шла по вагону и услышала, как один человек объяснял другому: "Знаешь, у нас на Тростяне ребеночек катался - ну года два от силы, над ботинками не видно!" Мама очень обиделась за Борю. "Ему не два, а пять!"
    
     Наши родители довольно редко сердились на нас и мало чего запрещали, но уж если что-нибудь запрещали, то раз и навсегда, вне зависимости от нашего поведения и прочих условий. Если читать можно, то всегда, а не только тогда, когда сделаешь уроки. И мы никогда не читали с фонариком под одеялом, как многие другие дети.
     Уроки вообще были в целом нашими личными проблемами - родителям не приходило в голову проверять наши тетрадки или ругаться по поводу отметок. В какой-то момент мама устала подгонять Борю по утрам, пытаясь заставить его выйти из дома вовремя - и она просто перестала просыпаться к нашему уходу. Мы сами вставали, сами завтракали, собирались в школу и уходили. И если мы опаздывали, это тоже были только наши проблемы. А уж провожать или встречать нас никому просто в голову не приходило, ведь мы уже давно гуляли одни, хорошо знали дорогу и вполне отвечали за свои поступки.
     Запретов было немного, и за их выполнением родители всегда следили. Было, например, четкое правило, что нельзя мешать человеку, который занят на спорткомплексе. И у нас за много лет не было ни одной травмы, связанной с падением откуда-нибудь.
    
     Боря всегда был очень осторожен и не любил рисковать. Когда ему было года два, и родители сделали нам спорткомплекс, Боря подходил к шведской стенке, залезал на одну ступеньку, и говорил: "Мне дальше нельзя! Я дальше боюсь!" Естественно, никто над ним не смеялся, а наоборот хвалили за осторожность - и через некоторое время Боря залезал уже на две ступеньки, а потом и до самого верха, под потолок.
     А Лилька, наша младшая сестрица, сначала научилась залезать вверх, но боялась и не умела сама слезать. Пару раз нам с Борей пришлось снимать ее из-под потолка, и после этого папа снял одну из перекладин. Лилька залезала на одну ступеньку, а потом мы учили ее слезать. Когда она научилась слезать с двух ступенек, все перекладины снова поставили на место, и больше проблем не было.
    
     У одних ребят из нашего подъезда тоже был спорткомплекс, но их родители не догадались ввести правило "Не мешать, на дразнить, не смешить, не подначивать того, кто на спорткомплексе!!!", и у них была такая история. К старшей сестре пришла подружка, и они вместе стали подначивать младшего брата: "А слабо тебе залезть на лесенку! А еще выше все равно слабо!" Мальчик залез под потолок, глянул вниз, испугался и упал. Ушибся сильно, перепугался еще сильнее... Ни с нами, ни с нашими многочисленными гостями такого ни разу не случалось.
    
     Впрочем, была со мной одна похожая история... У нас была двухэтажная кровать, и сначала я спала снизу, а потом Боря стал учиться в первую смену, а я - во вторую, и нас поменяли местами. Один раз, когда родители ушли в гости, случилась такая история. Боря стал меня спрашивать, смогу ли я достать двумя руками до перекладины лесенки. Я дотянулась. - "А до следующей?" - спросил Боря. Я попыталась - и рыбкой слетела со своей верхней полки!
     Стукнулась я головой, но даже особо не ревела: во-первых, сама дура, могла бы и догадаться, что так случится, а во-вторых, родителей все равно дома не было, не для кого реветь. Я посидела немного на полу, ругая братца на все корки и потирая ушибленную голову, а потом полезла к себе наверх спать... Как говорится, были бы мозги, было б сотрясение!
    
     Надо сказать, что я никогда не была излишне внимательна. Один раз, когда мне было шесть лет, мы играли с приятелями в "Казаки-разбойники", и я убегая врезалась в свой шестнадцатиэтажный дом - ну не заметила я его, бывает! Я и не обратила внимание на то, что стукнулась, но я довольно сильно рассекла висок, и кровь сильно текла. Ребята велели мне сходить домой.
     Мама очень удивилась, как это мне так удалось. Она совсем не ругала меня, более того, очень обрадовалась: дело было весной, и они собирались на весенний сплав, а мама не могла придумать предлог, чтобы забрать меня из школы на субботу.
    
     Родители с самого раннего возраста брали нас с собой в походы, на Слеты Туристят, где устраивались всякие соревнования, полосы препятствий и т.д. Многие мне завидовали, что меня берут в походы, а я до сих пор не вполне уверена, что это было правильно. Впрочем, у родителей обычно не было выбора, так как оставить нас было не с кем. Походы были для нас делом обычным, привычным, почти как дача.