"Мышкин Дом"     Карта сайта    Книжка про Гришку    походы    наши новости
Оглавление

Послевоенные годы
Миша Кац и его дочка Ира
    В конце 1945 г. нас переселили на Сокол, в дом физиков. При нас еще кончали ремонт пленные немцы, у ворот была установлена будка для дежурного из органов безопасности... В доме жили Флеровы и Давиденко, Спивак и Прокофьев, Красин и Кикоин и многие другие... Нам же вместе с семьей Суворова отдали пополам квартиру на первом этаже. Большой кусок жизни связан у нас с Песчаной ул., д. 14а, кв. 22.
    В группе, в которую входили Миша и Леня Суворов, под руководством Марка Иосифовича Корнфельда, работали также Роман Лукич Сердюк, инженер-химик с Украины; молодой и очень способный, но тяжело больной Павел Шестихин и ряд других. Разрабатывали методы получения тяжелой воды, (необходимой для замедления нейтронов в ядерных реакторах), экспериментально определяли константы разделения изотопов водорода при различной технологии, проектировали промышленные установки для получения тяжелой воды и пускали их на заводе.
    Тема кандидатской диссертации М. Я. - "Изотопный анализ тяжелой воды". Сейчас это делается просто - масспектрографом, но тогда в стране их не было. Эту задачу решали путем точного определения плотности жидкости дифференциальным пикнометрическим методом, предложенным М. И. Корнфельдом (точность его до 1.10-6 г/см3).
    Кроме того, занимались реакцией обмена по кислороду Н2О-СО2, определением плотности 100%- ной тяжелой воды. Эти методы анализа в дальнейшем внедрялись в заводские лаборатории, так как были просты и точны.
    Добавлю, что Миша защитил кандидатскую диссертацию и в 1948 г. получил диплом за № 8 с подписью Курчатова... А в нашей семье это событие даже никак не было отмечено. Он сам об этом не заикнулся, а я восприняла случившееся просто как некоторый естественный этап его работы. Было ли это неким недомыслием с моей стороны? Конечно, но еще и результатом как секретности всей работы, так и Мишиной повышенной скромности. Задним числом теперь понимаю, что иные и в то время использовали свои успехи для получения большей зарплаты, лучшей квартиры и т. п. А мы как-то обо всем этом не задумывались.
    С теплом вспоминаю эти годы жизни на Песчаной улице. Физики были все молодые, активные, дружные; до двух десятков детишек разного возраста собиралось в окружавшем наш дом саду. Я частенько приглашала их к нам, и мы пели хором около нашего старенького пианино. Телевизоров почти ни у кого не было, помню только один у Николая Николаевича Флерова. К нему крепилась большая линза, и это казалось чудом техники. Но зато мы ставили пластинки с записями любимой классической музыки, а вечерами я часто и помногу играла на пианино.
    Недавно встретились с нашими бывшими соседями - Суворовыми, и ставший уже взрослым Сашенька рассказал, что он помнит "музыку тети Лили" и с тех пор различает вальсы Шопена... А вскоре наступили новые времена: Марк Иосифович Корнфельд оказался в очень сложных отношениях с Игорем Васильевичем Курчатовым и перешел к академику Алиханову со всей своей группой. Вначале этот переход никак не сказался на работе группы, только ездить всем пришлось от Сокола в Черемушки. Это было далеко и трудно: от Даниловской площади ходил автобус буквально по проселочной дороге, по грязи и кочкам. Но в общем работы налаживались. Почему не удалось тогда Мише перебраться жить куда-нибудь поближе? Не знаю. Вероятно - из-за своей всегдашней застенчивости, неумения организовывать свои личные дела. Или моя нетребовательность помогала?
    Вскоре после переезда нашей семьи на Сокол, я начала работать в области биофизики у Глеба Михайловича Франка. Занималась электронной микроскопией. А позднее работала в области ультразвука у профессора Эльпинера в лаборатории академика Збарского.
    Неприятности в группе Корнфельда начались с него самого. Никто никогда не оспаривал, что человек он талантливый. Но нелегкий его нрав сказывался и в отношениях с научными руководителями институтов, а в еще большей степени - с другими, военными, начальниками, от которых очень многое зависело. И вот... ученый, по идеям которого строился секретнейший завод по получению тяжелой воды, оказался не у дел, от всего отстраненным...
    Лаборатория же продолжала работать. М. Я. по понятным соображениям мало что рассказывал мне, но выглядел очень озабоченным. Его делом был контроль конечного результата - качества разделения воды. Связь с заводом была организована с помощью специального самолета- "кукурузника" (так его называли в военные годы). Скорость его была невелика, летел он невысоко, но для связи с заводом вполне годился. И вот однажды оказалось, что Миша летит один и может взять меня с собой! Ну, я как пионер - всегда готова! Ура! Летим! Немного кружится голова, и я очень боюсь, что покажу себя с худшей стороны, но ничего, полет продолжается не более часа - и мы приземляемся на месте. Прекрасная природа, парк, Ока, уютное общежитие сотрудников... Миша уходит по делам, а я гуляю и неожиданно встречаюсь... с Корнфельдом!
    Оказывается, по приказу сверху он уволен и не имеет допуска на завод, а заводское начальство его не отпускает - как без него начинать такое огромное дело, запускать новое производство? Невозможно! Это был один из анекдотов того смутного времени...

Сложности с работой
Миша Кац, 1948, Москава, Сокол
    Жизнь в тот период становилась все сложнее и непонятнее... Это коснулось, конечно, и нашей семьи... Начались весьма серьезные неприятности у моего милого мужа. С одной стороны, у него были большие научные успехи, он совершенствовал метод разделения изотопов, внедрял его в заводскую практику, с удовольствием вел свой спецкурс в Физико-техническом институте, его авторитет как человека и ученого все возрастал. В институт приезжал Берия со своей свитой, академик Алиханов показывал ему все лаборатории и, в частности, установку Миши. Однако вскоре, без всякого объяснения причин ему объявили, что он лишается допуска к секретной работе (!!!) и ему - секретарю партгруппы научных работников - было заявлено, что он не заслуживает доверия (чьего?) - и все оборвалось...
    Наш друг Леня Суворов обратился к А. И. Алиханову, под чьим руководством в 1948 г. был создан первый в СССР тяжеловодный ядерный реактор. Абрам Исаакович только руками развел: "Сегодня - Кац, завтра - Чук (он имел в виду физика-теоретика И. Я. Померанчука, ставшего в 1964 г. академиком АН СССР). Ничего не могу..."
    С 16 октября 1952 г. М. Я. Кац оказался безработным...
    В это же тяжелое время возник так называемый процесс еврейских врачей. Их обвинили... - не буду перечислять ту ерунду, которую им приписывали - но отнюдь не ерундой было то, что за этим последовало: аресты и снятия с работы многих и многих ярких ученых, крупнейших медиков.
    Мой шеф, профессор Эльпинер, задолго ощущал приближение грозы, но предпринять ничего не мог. Академик Збарский был арестован в начале февраля 1952 г., его портрет снят со стены на кафедре биохимии, наша лаборатория должна была закрыться. Хотя это прямо не относится к биографии Миши, хочется вкратце описать дни, последовавшие за арестом Збарского. К нам явился заместитель министра здравоохранения для проверки того, как быстро уничтожается его лаборатория. Профессора Эльпинера в лабораторию не пускали, он ходил по двору и ожидал ареста...
    Я же получила приказ - демонтировать ультразвуковую установку - наш главный прибор. Я ходила в грязном халате, с порезанным пальцем, замотанным марлей... И, о ужас! - эта растрепанная сотрудница задержала замминистра, схватив его за полу халата, и спросила, понимает ли он, что уничтожается единственная в Союзе лаборатория, результаты которой конкурируют с мировыми достижениями в биофизике. Тот был так ошарашен, что спросил, как мое имя, и пригласил к нему в министерство, чтобы "это обсудить!" Мне терять, как я считала, было нечего. 18 февралях 1952 г. я была уволена. Пришла в министерство, меня принял вежливый референт... Как ни странно, для меня этот эпизод на этом и закончился.

Мы с Мишей оба оказались без работы
    Безработными мы с Мишей оказались почти одновременно. Впереди была полная неясность. Как жить? Где работать? Неужели придется бросать любимую науку?
    После того, как была закрыта лаборатория биохимии рака, меня никуда не брали - не только в "науку", но и на педагогическую работу в техникум.
    Миша метался в каких-то попытках найти работу по специальности, но эти попытки явно были обречены на неуспех. Он начал делать рефераты в институте информации, но доход это сулило самый малый. Мысли же его были в тех делах, которые он вынужден был оставить, он продолжал развивать свой метод деления изотопов, совершенствовал лабораторные и заводские установки - "все мысленно"! Но потом у него возник проект (более чем фантастический и опасный, как легко можно было предположить) - пойти в министерство среднего машиностроения, которому подчинялся институт, и описать все свои предложения. В министерстве его провели в пустую комнату, дали бумагу и он писал...
    Через комнату временами проходили какие-то высокие чины, посматривали на М. Я. и уходили. Он благополучно вернулся домой, и по сей день неизвестно, читал ли его предложения кто-либо, могущий их оценить, применил ли их кто-либо и где-либо... Миша терял надежду на восстановление на прежней работе. Позднее он вспомнил о визите Берия в лабораторию и о том, как академик Алиханов приводил его в ту комнату, где была установка Миши, и он рассказывал об успехах метода "высокому" гостю. Миша решил обратиться к этому всесильному человеку с просьбой вернуть его на прежнюю работу. Письмо было написано, и мой храбрый муж отнес его в приемную Кремля. Трудно себе представить, чем бы это могло бы кончиться, если бы назавтра мы не узнали об аресте Берия!

Продолжение
Оглавление
"Мышкин Дом"     Карта сайта    Книжка про Гришку    походы    наши новости