Елена Львовна Слиозберг

    Старшая моя сестра Елена стала матерью для моих детей. Когда через 10 лет я приехала в Москву, в ее отношении к своему сыну я не могла заметить ни грана преимущества, она любила их одинаково. Отношение к моим еще окрашивалось жалостью и страхом — вдруг с ними что- нибудь случится, как я это переживу.
    Сын Елены Дима был на 10 лет старше моих детей. Добрый по природе мальчик, он впитал царившую в семье любовь к детям и относился к ним, как к родным брату и сестре. Елена мне рассказывала, что Диме в школе давали на завтрак две конфетки. Он всегда приносил их детям. Елена ему как-то сказала: "Димочка, ты бы сам съел хоть раз эти конфетки, ведь все вокруг едят, тебе, наверное, очень хочется".
    "Нет, мама, ведь они маленькие, им еще больше хочется!"
    Я очень люблю своего племянника, но к обычной любви примешивается у меня чувство глубокой благодарности — его любовь и жалость к моим детям, эти конфетки я не забуду никогда.
    Сестра Полина тоже прекрасно относилась к моим детям. В течение десяти лет она два раза в год (в дни рождения детей) посылала им по почте посылки, на которых было написано: "От мамы". Один раз дочь написала мне в лагерь: "Мама, как ты догадалась, что я мечтаю о кроватке для куклы? Ты мне прислала точно такую, как я хотела! Спасибо!"
    Я была бесконечно благодарна всем родным за отношение к моим детям. Но я твердо знала, что никто не мог лучше относиться к ним, чем Елена. Она была просто им мать, благодаря ей они не знали сиротства.
    А каким она была врачом!
    Когда я приехала, она жила очень трудно: вставала в 6 часов, чтобы успеть сделать маме укол, поставить горчичники, обслужить полуслепого отца и доехать до работы к 9 часам. Работала она в маленькой больнице водников в поселке Нагатино, куда с Петровки надо было добираться на трех трамваях полтора часа в одну сторону. Возвращаясь часов в 8 вечера, она сразу шла к маме, потом заботилась о хозяйстве (семья шесть человек). Ложилась спать на раскладушке около маминой кровати, потому что почти каждую ночь у мамы были сердечные приступы, Елене приходилось вставать, делать уколы, давать кислород. Так что она хронически не высыпалась.
    Приехав в 1946 году, я, конечно, взяла на себя все домашние дела, даже научилась делать маме уколы. Елене стало полегче. Но все-таки она никогда не высыпалась, всегда мечтала о воскресенье, когда я не давала будить ее до 11 часов.
    Вдруг в одну субботу она мне сказала:
    — Завтра разбуди меня в 6 часов, мне надо поехать в Нагатино.
    — Зачем? — удивилась я.
    — Принесли годовалого малыша, страдающего глистами. Я прописала ему лекарство в дозе 0,01. А медсестра Катя сказала мне: "А у нас такое лекарство осталось, зачем матери ехать в аптеку? Я ей дам". Я согласилась. А теперь, уже дома, сообразила, что у меня ни разу не было с глистами годовалых, а большим детям я прописывала дозу 0,1. Эта доза может убить годовалого малыша, а я велела матери дать лекарство утром и вечером. Завтра утром поеду к ним, может быть, можно что-то поправить.
    — Я поеду с тобой, — сказала я Елене.
    Мы приехали в Нагатино в 8 часов утра. Кто нас ни видел, все удивлялись, что Елена приехала в воскресенье. Все зазывали нас попить чайку. Мне было чрезвычайно приятно видеть, с какой любовью и уважением жители Нагатина относятся к Елене.
    Дом, куда нам надо было идти, стоял на отшибе. С замирающим сердцем мы постучались. Открыла молодая женщина, она мыла полы. Она радостно пригласила нас в дом, а потом удивилась, что Елена приехала в воскресенье, да еще так рано. Елена что-то придумала.
    — А я перед вами виновата, Елена Львовна, — сказала женщина. — Вы велели на ночь дать и утром, а я принесла его, а он спит. Пожалела будить. И сейчас еще спит!
    От сердца отлегло. Послышался голосок ребенка. Мать побежала и принесла очаровательного малыша, который уже умел стоять на своих толстых ножках.
    — Он и говорить начал, — сказала мать. — Петенька, скажи, кто это? — спросила она у ребенка. Петя показал пальчиком на Елену и сказал:
    — Баба.
    — Ну, не умница? Ведь не сказал "тетя", видит, женщина пожилая, сказал "баба", — и она расцеловала его ножки. — Может, это нехорошо, но мне кажется, что лучше моего Пети нет ни одного ребенка.
    Мы с Еленой слушали мать и представляли себе, что могло бы быть, если бы мы опоздали. Елена попросила мать ребенка показать ей лекарство, которое вчера дала сестра. Елена спрятала его в сумочку, написала другой рецепт, подчеркнув дозу 0,01.
    — Я подумала, — сказала она, — что это будет ему лучше.
    Когда мы уходили, от пережитого волнения у нас подкашивались ноги. Мы пошли к медсестре Кате. Я еще никогда не видела Елену такой взбешенной!
    — Вы уволены! — кричала она. — Вы могли убить ребенка! Не думайте, что вам удастся устроиться где-нибудь медсестрой! Я всем расскажу, за что я вас выгнала с работы. Вас нельзя подпускать к медицине на километр!
    Катя плакала, клялась, что теперь будет по три раза проверять назначения, просила простить ее, клялась памятью матери никогда не забывать этого ужасного случая.
    Мы с Еленой поехали домой. Через полчаса приехала Катя. Она умоляла простить ее. Елена видела ее раскаяние и, конечно, простила. Об этом случае никто не узнал.
    Надо сказать, что хотя Елена была терапевтом (в это время она заведовала терапевтическим отделением больницы), но она никогда не отказывала в приеме детей, и все женщины поселка предпочитали вести детишек к ней. Дети ее очень любили. А еще хочу сказать, что Елена имела просто дар диагноста, она необыкновенно чувствовала больного. Я знаю несколько случаев, когда она при
    очень неявной картине диагносцировала аппендицит и тем спасала людей.
    Помню такой случай. В поселке Нагатино жила одна женщина Анисья с десятилетним сыном Васей. Анисья отличалась тем, что всегда стояла за "правду", громким голосом возмущалась любой несправедливостью (эта подробность важна для дальнейшего). Однажды Анисья пришла к Елене с плачущим Васей и сказала, что ребенок всю ночь плакал — болит живот. Елена посмотрела его, и что-то ей показалось похоже на аппендицит. Вызвала хирурга. Хирург был молодой, неопытный, но очень самоуверенный. Он осмотрел, прощупал Васю и безапелляционно сказал: "Никакого аппендицита нет, наелся какой-нибудь дряни. Дайте ему касторки, все пройдет".
    Но Елена не позволила давать касторку, ее очень тревожило Васино состояние. Она решила сама вместе с ними ехать в детскую больницу. Всю дорогу Вася плакал. В больнице их приняли сразу. Врач увел Васю, а Елене и Анисье велел ждать в приемной. Ждали довольно долго, начали волноваться. Наконец вышел врач и сказал Анисье:
    — Благодарите бога, что у вас такой врач. Ребенок мог погибнуть. Сделали операцию в последнюю минуту, аппендикс был надут до предела. А хирург ваш не очень виноват — аппендикс лежал под печенью, он не смог его прощупать, тут нужен большой опыт. Через два дня приезжайте проведать, а через неделю будет бегать.
    Потом он подошел к Елене, поцеловал ей руку и сказал:
    — Спасибо.
    Анисья, конечно, всем рассказывала об этом случае, восхваляла Елену, ругала молодого хирурга.
    Это было в 1952 году. Началась гнусная кампания "убийц в белых халатах". В больнице, где работала Елена, было собрание по этому поводу. Представитель Минздрава дал понять, что еврейка не может быть зав. отделением. Все были так напуганы, что никто не возражал. Только Катя попыталась рассказать, какой хороший врач Елена, но ее никто не поддержал.
    Тогда Катя отправилась в поселок, собрала человек двадцать женщин, и они пошли в райздрав. Женщины протестовали против снятия Елены с должности. Анисья кричала: "Она мне сына спасла!" Другая: "У моей матери был сердечный приступ, так она целую ночь дежурила, делала ей уколы, массаж сердца. Свою мать бросила, а мою от смерти отвоевала. Разве такие бывают убийцы!" Кто-то кричал: "В других больницах, чтобы попасть к хорошему врачу, надо или десятку дать, или коробку конфет. А к Елене Львовне подойдешь с конфетами — отругает и прогонит!"
    Короче, постановление о снятии Елены задержалось. Но вскоре она сама решила уйти на пенсию — появился внук от сына, да и здоровье стало сдавать.
    Но и в Москве, и на даче, если кто- то заболевал, днем или ночью бежали за помощью к Елене. Так что она была врачом до конца жизни.
    Умерла она в 1967 году в возрасте 72 лет.