О.Л. Адамова-Слиозберг
Полина Львовна Герценберг
Некоторое время моей соседкой по
нарам была доктор Полина Львовна Герценберг, польская
еврейка, коммунистка, член сейма.
Доктора пользовались правом давать
освобождение от работы больным. За возможность отдохнуть от
тяжелой работы те, кто что-то имел, согласны были многое
отдать. Некоторые врачи, принимая доброхотные даяния,
улучшали свою жизнь. Полина Львовна была совсем непрактична:
голодала она так же, как мы все, и не хотела даже выписать
себе рыбий жир, который давали самым истощенным. Одета она
была в лапти и брюки четвертого срока носки, залатанные
мешковиной.
Зимой 1941 года или в начале 1942
года на доске объявлений появилась выписка из русско-
польского договора, согласно которому все поляки,
арестованные на польской территории после 1939 года,
освобождались.
Поляков действительно освободили,
но отправить с Колымы до начала навигации не могли. Они не
работали и могли выходить за зону, но жили по-прежнему с
нами в бараках.
Вдруг лагерное начальство
заволновалось: пришел приказ самолетом отправить на материк
шесть членов польского сейма, в том числе и Полину Львовну.
Отправлять этих шесть человек приехал главный прокурор
Дальстроя. Первое распоряжение прокурора было — одеть
хорошо отправляемых. Полину Львовну вызвали на склад, и
начальник лагеря торжественно преподнес ей сюрприз:
шелковое платье, замшевые туфли и котиковое пальто. Каково
же было его удивление, когда Полина Львовна заявила, что
она поедет в том, в чем ходила два года. Как ни уговаривали
ее, что ей ни предлагали, она не хотела снимать свои ватные
брюки с заплатами из мешковины и ватные бурки, а переодеть
ее насильно уже было нельзя, В таком виде она и пошла на
прощальную беседу к прокурору. Прокурор очень огорчился,
увидев ее, но сделал вид, что не обращает внимания на ее
наряд. Он сообщил о договоре с Польшей и закончил речь
такими словами:
— Наши страны борются сейчас против
общего врага — немецкого фашизма. Я надеюсь, что,
вернувшись, вы никакой клеветы не будете распространять о
Советском Союзе.
— Я могу дать слово, — сказала
Полина Львовна, что никакой клеветы о Советском Союзе я
распространять не буду. Наоборот, после победы с трибуны
сейма, в печати, всюду и везде я буду говорить правду,
только правду и всю правду.
Возражать было нечего, и она уехала,
провожаемая мрачными взглядами начальства и нашими
завистливо-восхищенными.