В 1943г. в Казани жилось нелегко - и физическое состояние было нелегким, и на душе очень было смутно. Московские институты, в том числе и Институт геофизики, где я работала, готовился к возвращению в Москву. Я обратилась к академику Иоффе с просьбой перевести меня на работу в Ленинградский физико-технический институт. Он говорил "да", но его заместитель тормозил мой перевод. Казалось бы, все ясно: муж из этого института ушел на фронт, есть ребенок, жена - тоже физик, но...? А в лаборатории Кубецкого сворачивали оборудование и заколачивали ящики!
И тут я встретила Петра Ивановича Лукирского - одного из самых прекрасных лекторов ЛГУ, которому я сдавала экзамены на 4 и 5 курсах, а в конце 1937 г. - государственный. Тогда всю эту великолепную группу лучших университетских профессоров арестовали, и они оказались в далеких краях. Но, как рассказывали, сам академик Иоффе не прекращал хлопоты об арестованных - и вот чудо свершилось: в конце 1942 г. вернулся Лукирский!
Как он был худ, как на нем висел пиджак... Трудно было мне, женщине, находящейся в декретном отпуске, говорить с ним о перспективе работы, предлагать себя в сотрудники! Никогда не забуду лица улыбнувшегося мне ученого, который говорил мне какие-то милые слова: "Да, конечно, очень хорошо, я организую лабораторию, мне люди нужны!"
А оформление перевода все затягивалось. В конце апреля тяжело заболел Марик, был почти при смерти из-за воспаления легких, но к майским праздникам стало ему легче... 4 мая, запасшись водкой, я отправилась на рынок в надежде выменять бутылку на хлеб. Поход закончился плачевно: милиционер привел меня в участок. Правда, там старший, поглядев на меня, на мою изрядно округлившуюся фигуру, сказал: "Нашел, кого водить! " и добавил: "Брысь, тетка! И чтобы я тебя больше не видел!"
5 мая 1943 г. у меня родилась Ирочка - наше солнышко.
А у Аси 9 июля родился Саша (ее муж тогда тоже был в армии). Оба младенца росли в одном "загоне", как мы шутя называли их кроватку. Кормила обоих та мать, которая была в это время дома, выносили их на крыльцо в двухместной коляске, и они спали под надзором бабушки Марьи Борисовны и старшего в семье (четырехлетнего!) мужчины - Марика. Этот старший очень интересовался, не останется ли ему от маленьких детской кашки или киселя, которые мы получали в детской кухне... Многие казанцы и удивлялись, и сочувствовали семье, в которой в такое время родились близнецы.
Уже в 1943 г. Игорь Васильевич Курчатов организовал лабораторию № 2 (теперь это - Институт атомной физики имени Курчатова) и начал собирать сотрудников. В 1944 г. Миша был отозван им из армии и приступил к работе в Москве.
К тому времени я работала у П. И. Лукирского в ЛФТИ, и обстановка в нашей лаборатории была самая теплая и творческая. Но к концу 1944 года и здесь начались сборы домой, в Ленинград. У нас в семье была полная неопределенность. То ли Миша вернется в Ленинград и будет работать в Физико-техническом институте, то ли останется в Москве у Курчатова? Я упаковывала домашнее барахло (такое жалкое и такое необходимое!), так и не зная, где оно будет сниматься с ленинградского эшелона - в Москве или Ленинграде. Почта и телеграф для простых смертных работали не очень-то четко, и я так и не получила указаний от главы семейства почти до конца пути. Ленинградский эшелон, увозивший домой сотрудников и оборудование ленинградских исследовательских институтов АН, отбыл из Казани 15 февраля 1945 г. Ехали медленно, ведь война шла еще полным ходом, и хотя воевали уже на территории противника, тем не менее, загрузка железной дороги была огромной. На многих станциях наш эшелон простаивал по несколько часов.
И только подъезжая к Москве, я узнала решение мужа - выходить в Москве! 22 февраля 1945 г. мы оказались на станции Покровское-Стрешнево окружной железной дороги, и здесь нас встретил муж Аси, Миша Раппопорт. Он забрал ребят и бабушку Марью Борисовну и увез к нашим добрейшим тетушкам на Арбат. А сотрудники Физтеха с энтузиазмом выносили мои вещи (23 предмета) на платформу. За этим моим багажом (коробка, корзинка, картонка, подушки, старенькие одеяла, залатанные вещицы - по современным представлениям - ужасающая ерунда!), около которого я "протанцевала" несколько часов на морозе, позднее приехал наш друг Леня Суворов на пикапе. Он перевез все это в одну из комнат института, организованного Курчатовым. В первый период сотрудники с семьями жили там же, где и работали. Мы вначале поселились вместе с Сашей Вайсенбергом. В одной из соседних комнат жила семья Лени Суворова. Миша нас не встречал по очень простой причине: у него была ангина с очень высокой температурой. Зина увела меня попить чаю в их комнату. Мне показалось тогда, что у них все уже так уютно, так домовито, и какие же вкусные у Зины были оладьи!
Вскоре семьи сотрудников переселили из лабораторного здания. Мы долго шли полем по огороженной уже территории будущего огромного института. Нам досталась комната в здании бывшей кормовой кухни ВИЭМ. Это была своеобразная, почти двухэтажная комната - бывшая операционная экспериментальных животных. Я довольно долго нигде не работала, так как жили мы очень удаленно от центра Москвы. Миша же с первых дней был весь в работе. Что и как он делал - было тайной, которая частично раскрывалась лишь спустя многие годы.
Кто из нас не запомнил день Победы? К всеобщей радости у меня присоединилось беспокойство, так как Миша с Мариком уехали на Красную площадь, и их очень долго не было.